Автор: Punk Maneuverability, punkm@teleport.com; The Underground: http://chinapatterns.simplenet.com/punkm/underground.html
Перевод: Muscatt, muscatt@yandex.ru
Категория: MSR
Рейтинг: PG
Время действия: 7-й сезон
Аннотация: История о гранатах и поцелуях.
От переводчика: Этот рассказ занял 1-е место на Spooky Awards 2000 в номинации Outstanding MSR UST
Punk Maneuverability
Перевод: Muscatt
Ей вспомнилась шутка.
Как ты ешь гранат?
Шершавые и оранжево-красные, они были навалены горой, как пушечные ядра, и продавались по два доллара за штуку. Пропуск в подземное царство для Персефоны (1), весна, украденная темным богом, живущим под землей, - все в вашем распоряжении, залитое ярким светом продовольственного отдела.
В старшей школе был мальчик, который каждый день приносил к завтраку половинку граната. Она помнила странную мясистую сердцевину, ярко-красные зерна, внутри ядовито-желтые. Какие странные фрукты - сплошная мякоть, но есть можно только зерна.
Однажды он ее поцеловал. Это она тоже помнила. Произошло это в последний день школьных занятий, в беззаботный, свободный, чудесный день, когда все, что от тебя требовалось - очистить свой личный шкафчик, выбросить старые пакеты из-под завтраков и наскрести достаточно мелочи, чтобы купить лимонад по дороге домой. Коридоры были усеяны ненужными листами с вопросами по французскому, старыми контрольными по математике и мятыми записками подобного содержания: "Я звонила Эли, и он говорит, что ты нравишься Джереми" или "Я гуляю биологию, давай вместе?"
В записках Скалли было примерно то же самое. Она была глупой и фривольной. Она до сих пор была способна так вести себя. Немногие теперь могли заметить в ней что-то подобное, хотя Малдер, например, иногда замечал. Он знал, что были дни, в которые она просто хотела развернуться и забить на работу, пойти вместо этого в зоопарк, погреться на солнышке - вместо того чтобы киснуть в темноте подвала. Иногда он готов был взглянуть на нее и сказать "пошли", но она всегда отворачивалась, прежде чем он успевал это сделать.
Поцелуй был красным и кислым, сочным и сладким, прямо как гранатовые зерна, которые на долгое время после ланча окрашивали его губы в темно-красный цвет. Был полдень, она никогда раньше не замечала, что его шкафчик находился по соседству с ее, но, выбрасывая домашние задания и старые лабораторные работы, она заметила, что он делает то же самое, стоя рядом с ней. По пачке розовой, испещренной кавычками бумаги, она заключила, что он тоже изучает немецкий первый год. Было так здорово выбрасывать листы с неправильными глаголами. В следующем году ей понадобится узнать, как спрягается глагол "летать", но сегодня и до конца лета она проживет без этого, свободная от надстрочных знаков и чередующихся гласных, свободная от всех времен, кроме настоящего. Должно быть, она тогда улыбнулась, потому что мальчик рядом усмехнулся.
Скалли выбрала гранат с лотка, положила его в корзинку, которую несла в руке. Она пришла в магазин за йогуртом к завтрашнему ланчу. В ее корзине лежали печенье и журнал, но это все были незапланированные прихоти - вещи, о которых она и не подозревала, что они ей нужны, пока она не прошла мимо них. Гранат тоже подходил под эту категорию - непонятный, но нужный. Он покатился на журнал, поцеловав глянцевое лицо Глории Стэйнем.
В будни у нее не было времени на магазины, так что она планировала походы за покупками на выходные. И все же иногда она обнаруживала, что у нее закончился шампунь или клюквенный сок, и ей приходилось совершать особую вылазку в магазин. Она могла бы придумать уважительные причины, чтобы не ходить туда: либо она устала, либо ей пока не нужна туалетная бумага, либо она обойдется без утреннего кофе. Но ее ложь самой себе была бы неубедительна.
Иногда эти походы удивляли ее. Во время поездки по радио могла заиграть любимая песенка, или пожилая пара, стоящая около апельсинов, могла напомнить ей бабушку и дедушку. Мелочи. Она убедила себя, что ненавидит ходить в магазин вечером. Она и не ходила. Поздним вечером в продуктовом магазине витало непоколебимое спокойствие, люди занимались людскими делами: просматривали списки, покупали мясо к ланчу, вращались в своем мире. Все было так мирно, неторопливо, на всем была печать такого доверия, которого она нигде больше не испытывала. Простоты.
Она положила покупки на заднее сиденье машины. Краснота граната проглядывала сквозь белую ткань сумки; прижатая к тонкому пластику, она казалась почти бесстыдной - соблазнительная красная грудь, подпрыгивающая каждый раз, когда Скалли останавливала машину у светофора. Ей захотелось протянуть руку и втолкнуть гранат вглубь сумки, чтобы он перестал пялиться на нее. Она вытащила его из сумки и положила на сиденье, предоставив ему право ехать самостоятельно.
Мальчик был симпатичным, с русыми волосами и славной улыбкой. Мелисса, наверное, залилась бы дурацким смехом, проезжая мимо в вагоне поезда и увидев его на углу улицы собирающимся переходить дорогу. Мелисса часто проделывала такие вещи. При этом Скалли чаще всего съеживалась на пассажирском сиденье, не желая признавать эту воющую, гогочущую девицу родной сестрой. Сестрой, которая никогда ничего не боялась.
На средней полке шкафчика того парнишки балансировала половинка граната. Она покачивалась, как лодочка, каждый раз, когда он подходил, чтобы забрать карандаш или одинокие десять центов. У его ног порхали бумаги: химия, английский, рисунок, который мог быть только изображением лидера музыкальной группы: труба, высовывающаяся из уха, пальцы - флейты, две ферматы (2) вместо глаз, рот - овальный значок "целой" ноты, скрипичные ключи усеяли галстук, как прихотливые пятна чернил.
Она нашла свою работу по английскому, которую засунула в самую глубь шкафа. Шкафчик был глубиной всего около полутора футов, но она все же затолкала ту работу на самое-самое дно, чтобы скрыть нацарапанную на первой странице двойку, скрыть от себя, скрыть то, что она не поняла задания - не поняла, что от нее требовалось. Она пыталась дать хоть какой-то ответ, но результат оказался плачевным.
Она порвала эту работу пополам, прямо посередине двойки, а потом обе половинки отправились в мусорное ведро, стоявшее за ней. В коридоре было шумно от болтовни нетерпеливых второклашек - ну как же, уже почти средняя школа! - и никто не услышал треск, который издало ее сочинение, когда она разорвала его.
Она подумала, может быть, тот мальчик услышал, но он молчал. Он выплевывал зернышки граната в мусорное ведро. Она знала, что нужно съедать оболочку, а зернышко выбрасывать; ей снова пришла в голову мысль, какие же это странные фрукты: столько усилий, чтобы достать зернышки из сердцевины, а потом ты ешь только их похожую на желе оболочку. Так много работы - и так мало удовольствия.
Она смотрела на него во все глаза, она знала об этом, потому что задавалась вопросом: как парень может тратить столько времени на поиски сладости внутри этого смешного плода. Ей стало интересно, какой же человек первым попробовал гранат? Кто решил разрезать его, исследовать желтоватую пену его внутренностей и вынуть зерна? Наверное, сначала этот некто сделал ошибку. Наверное, он пытался есть желтую сердцевину, а зерна выплевывал.
Возможно, Мелиссе первой захотелось бы попробовать странные фрукты. Она бы разделила их на половинки и изучила каждый кусочек, пробуя его на вкус, устанавливая, какая часть съедобна, а какая - ядовита.
Иногда она волновалась, что Мелисса попадет в беду, и из-за этого сама вела себя еще более внимательно, как будто ее осторожность могла защитить и бесшабашную сестренку. Она смотрела по сторонам, переходя дорогу, не улыбалась незнакомцам, не задерживалась в гостях и не пробовала странные фрукты - ни даже, когда знала, как их есть, ни даже потом.
Скалли не могла внести сумочку, ключи, сумку для продуктов и одинокий гранат в квартиру одновременно - у нее были только две руки. Бросив плод обратно в сумку, она заперла дверь машины и направилась через улицу к своему дому. Входная дверь никогда не открывалась с первой попытки, но Скалли знала, как нужно толкнуть ее бедром, чтобы через секунду она открылась. Войдя в квартиру, женщина поставила сумку с покупками на кухонный стол, и гранат немедленно выкатился и остановился на самом краю, чуть не упав на пол.
Она убрала в холодильник запас йогурта, достаточный, чтобы продержаться до конца недели, - безусловный знак того, что Малдер завтра пригласит ее позавтракать или заставит вылететь за пределы штата. Когда она вернется, то обнаружит, что ее холодильник превратился в место проведения сложных биологических экспериментов. Салат будет уже на стадии возникновения членораздельной речи, а молоко будет в состоянии использовать примитивные орудия труда. Это была часть ее жизни, она обрекла себя на это. Ее куски сыра окрашивались в очаровательный цвет плесени, и она узнавала об этом только тогда, когда все остатки и огрызки принимали такой же вид в своих полупрозрачных "таппервэровских" (3) упаковках. В этом смысле еда никак не могла ее удивить.
Кроме граната. Он лежал на кухонном столе и спрашивал, помнит ли она...
Ее шкафчик уже почти опустел, там почти официально поселилось лето. Она знала, что после школы пойдет в бассейн. Она ворвется в дом, нацепит купальник и уговорит Мелиссу пойти вместе с ней. Когда она была с Мелиссой, ее никто не замечал, и, наверное, это было нормально. Мелисса тоже по большей части игнорировала ее, но не абсолютно. Мелисса зорко наблюдала за теми, кого любила, и не давала их в обиду.
На дне шкафчика лежал маленький мячик. Может быть, оставшийся от какого-то проекта по физике. Шарик отскочил от ее пальцев, когда она нагнулась за ним, отскочил от пола и приземлился у ног мальчика, стоявшего рядом с ней. Она была уверена, что узнает, как его зовут, если увидит его имя на работах, или если он шепнет его. Это было так просто, и это так подошло бы ему.
Он поднял мячик и отдал ей, и она сунула его в свой рюкзак. Она выбросила целую горсть школьных пропусков. В какой-то месяц она каждый день будет придумывать причины, чтобы отлучиться с физкультуры, пройти по коридору, завернуть за угол и миновать спортивный зал, где репетировала школьная группа. Она задержится там, глотая воду и оглядываясь краешком глаза, пока не заметит саксофониста, стоящего во втором ряду. Она потратила так много времени, думая о нем, но она была совершенно беспомощна на этом мечтательном этапе, от которого никому не удается убежать. И, конечно, ей не хотелось убегать. Но все прошло, и теперь, когда бумаги на полу перепутались и она снова увидела изображение лидера группы, она вспомнила, что этот мальчик тоже был в группе.
Он тянул цепь из скрепок из своего шкафчика. Наверное, она была в милю длиной. Казалось, она никогда не кончится. Кончики его пальцев были слегка красноватыми. Она подумала, что он играет на барабанах. Она помнила барабанные палочки в этих руках.
Звенел звонок - такой же, как и вчера, и в это время она должна была торопливо почистить ботинки после пребывания в спортивном зале, торопливо привести волосы в тот порядок, в каком они были до 45 минут игры в волейбол. Через два года она подумала: неужели она так и будет продолжать всегда спешить, оставаясь рабыней звонка? Она была уверена, что колледж - это такое место, где все - сами по себе, где нет звонков, пропусков; где никто не хмурится, если тебе приспичило в туалет посреди развала Римской Империи. Она никак не могла дождаться этой свободы, этого шанса убедиться, что она права.
Она знала, что улыбнулась в этот раз. Мальчик почти вывернул наизнанку свою половинку граната, желтая серцевина разрывалась и трещала, обнажая еще больше красных зерен внутри себя. Она подумала, что, наверное, ошиблась, посчитав, что он каждый день на завтрак ест гранаты, - ему бы стало от них плохо. Может быть, она просто заметила этого парня, когда он ел гранат.
Его шкафчик был пуст. Он взял с полки гранат и запер дверцу. Он был только чуточку выше ее, и она подумала, что если слегка поднимется на носочки, то сможет поцеловать его. Он предложил ей угоститься гранатом, и она вернулась к своим мыслям о Персефоне и о том, как та ошиблась, поедая зерна граната целиком.
Соль этой шутки была в том, что наилучшим местом для поедания гранатов является ванная комната. Скалли думала об этом, опустившись на колени рядом с ванной и наблюдая, как та наполняется горячей водой. Честно говоря, было уже поздно для ванны: десять часов вечера, вторник. Наверное, завтра утром ей придется принять душ еще раз. Ее волосы не допускали возможности спать на них, иначе завтра они будут выглядеть так, словно голова не мыта по крайней мере неделю.
Она все же решила принять ванну. Два вскрытия в день всегда заставляли ее чувствовать себя усталой и старой. Рано утром - поездка в Куантико на машине, обратно - настоящая головоломка из пробок на дорогах. Она не могла представить себе жизни, в которой все, что от нее бы требовалось - это резать людей, а потом зашивать их обратно. Но... ванна уже наполнилась, Скалли заперла дверь, чтобы пар не выходил наружу и чтобы не было сквозняка, и скользнула в воду.
Неясно, кто же начал тогда поцелуй. Существовала даже возможность того, что это сделала она. Был последний день занятий в школе, и она освободилась от всего, кроме практики по софтболу и барбекю на заднем дворе дома. А он угостил ее гранатом, и она вытащила оттуда три мягких сочных зернышка.
Они были терпкими, и она подумала, что это из-за семечка внутри, как будто оно непонятным образом выпустило горечь в мякоть зерна, потому что все такое красное и блестящее должно быть сладким, как сахарная вода, совершенным, как домашнее клубничное варенье. Вместо этого оно оказалось даже чуть неприятным. Она выплюнула сердцевину и положила в рот еще одно зернышко. Наклонившись над своим уже пустым и запертым шкафчиком, она решила, что гранат имеет скорее кисло-сладкий вкус, только его сладость не так-то легко распознать.
Кажется, тогда она и тот мальчик слегка наклонились друг к другу, словно кто-то поднял школу в воздух и прогнул пол под ними, из-за чего они заскользили навстречу друг другу мимо своих шкафчиков. Она выплюнула последнее зернышко и взглянула на бумаги у его ног. Вообще-то она не собиралась этого делать, пока не вспомнила его имя, пока оно не завертелось у нее на кончике языка, желая, чтобы его использовали.
Под его правой ногой лежала лабораторная по химии. Он получил 110 баллов из 100 возможных. Должно быть, он ответил на дополнительный вопрос. Его имя оказалось именно таким, каким, она считала, оно должно было быть. Она наклонилась чуть ближе и поцеловала его, и он имел вкус гранатов.
Когда вода вытекла из ванны, Скалли досуха вытерлась полотенцем. До этого она первым делом вымыла голову, и к тому времени, как вода остыла, ее волосы уже почти высохли. Эта короткая стрижка, если ее не уложить, имела манеру завиваться, и Скалли чуть не рассмеялась, глядя на свое отражение в запотевшем зеркале. Одно слово - растрепа, и, хотя ее нечасто так называли, но сейчас это прозвище как нельзя лучше подходило ей. Растрепанная, как женщина, которая продает бюстгальтеры в каталоге "Секрет Виктории", лохматая, прямо как девицы, рекламирующие видео "Playmate" и секс по телефону в перерывах между эротикой поздним вечером по кабельному телевидению. Наверное, все-таки есть разница между продажей белья и порнографией... по крайней мере, она надеялась, что есть.
Она надела свой белый махровый халат и прошла в холл, чтобы проверить, закрыта ли входная дверь. Она обнаружила, что делает это порой совершенно зря. Пока ей не приходило в голову еще раз открывать и закрывать дверь, просто вида защелкнутого замка ей было достаточно; но часть ее боялась, что когда-нибудь она подойдет потрогать замок и сделает именно это. Я не сумасшедшая, говорила она себе каждый раз, глядя на дверь, я просто проверяю.
В ее кухне, держа в руке гранат, стоял Малдер; его большой палец легкими движениями поглаживал шкурку плода. Она проверила дверь - закрыто.
Малдер все еще был в костюме, щеголеватый и стильный, и рядом с ним Скалли почувствовала себя буквально проглоченной халатом. Казалось, что он прибавил ей пятьдесят фунтов веса, и, если бы ей понадобилось убежать, это было бы просто невозможно. Рукава полностью скрывали ее руки, а сам халат был обернут вокруг нее чуть ли не дважды.
Нервно затягивая пояс на талии, она повернула голову к Малдеру, не желая нарушать молчание в своем жилище поздним вечером.
Малдер взглянул на нее, все еще держа гранат в руке. Она заключила, что он знает кое-что и об этом плоде. Малдер знал множество подобных вещей, например: как по-латыни будет "осьминог", или откуда пошла традиция готовить блинчики на Масленичный Вторник. Непонятные и чудесные вещи. Прямо как он сам.
Она забрала у него гранат и разрезала его на половинки. И это снова напомнило ей о той шутке, потому что Малдер снял пиджак и остался в белой рубашке; и Скалли подумала, что поедание гранатов лежа в ванне вместе с Малдером было бы слишком рискованной затеей... поэтому она подтащила его к раковине, и он понял ее правильно, потому что закатал рукава до локтей, а она попыталась поддернуть повыше рукава своего халата, и с грехом пополам это у нее получилось; и она вручила ему половинку граната, и оба они склонились над раковиной и начали выбирать зерна, сблизив головы, задевая друг друга локтями.
И вдруг кто-то поцеловал ее, и сперва она почувствовала только вкус граната - горечь, подавляющую сладость, которую ты никогда не сможешь распознать до конца, даже если съешь сотню зерен. А потом она увидела Малдера, и он целовал ее, прижав два пальца к ее щеке, и она бы удивилась, если бы на следующее утро не обнаружила там красных следов - окружностей и петель, окрасивших кожу, отпечатавшихся на ней клеймом обладания. И вот почему нужно есть гранаты над раковиной: чтобы уберечь белые рубашки от красных отпечатков... хотя на его плече, где покоилась ее рука, на хлопковой ткани, ее большой палец уже нацарапал красные полумесяцы.
Она знала, что он больше никогда не сможет надеть эту рубашку, потому что, как оказалось, страсть невозможно смыть; вместо этого она оставила ему крошечные отпечатки - только самые кончики пальцев Скалли, когда та поднялась на цыпочки: она была слишком маленькая, чтобы целоваться босиком на кухне, слишком маленькая, чтобы целовать Малдера, который был слишком высок для ее поцелуев... но другая рука Малдера обнимала ее сзади, почти приподнимая ее, поддерживая, оставляя красные следы на ее халате. Они подошли бы друг другу, как береговые линии двух континентов, когда-то соединенных в одно целое, в одну страну, и потом расколовшихся, но сохранивших воспоминания о другой половинке и месте, где они однажды объединились.
Насколько легче им было бы сесть или даже лечь, и ее внезапно осенило, что у нее на кровати - чистые простыни, но это было бы слишком опасно; а вот на кухне она осмелилась лизнуть ухо Малдера и попробовала вспомнить, что же произошло, когда она решила это сделать. Она обнаружила, что обнимает его шею, и ее пальцы поправляют сзади его воротник. Было ли это такой уж фатальной ошибкой? Покрытые красными следами, плюнули ли они на правила приличия, и на все эти отговорки, начинавшиеся на "Но...", "Но...", "Но...", и на семь лет вместе, состоявших из дней и часов, в которые они не обнимали друг друга на кухне, а иногда кричали, хлопали дверьми и бросались различными предметами, - но сейчас все было так тихо, так человечно, так честно... и у нее уже начало сводить ступни от долгого стояния на цыпочках, чтобы достать хотя бы до его шеи.
Опускаясь на пол, она снизу вверх посмотрела на Малдера, на отпечатки ее пальцев на его рубашке, на его окрашенную в темно-красный цвет улыбку, на довольный изгиб его губ. Малдер, который пришел из ниоткуда, теперь, семь лет спустя, стоит в ее кухне. Она хотела что-то сказать, задать какой-то вопрос, заставить его дать ей обещание, которое, она знала, он никогда не нарушит. Что-то вроде "Я всегда буду предупреждать тебя, если использую последнюю скрепку" или "Я никогда не буду брать без спросу твою машину и не стану перенастраивать радиостанцию". Ей нужно было его обещание или, может быть, еще один поцелуй, но она была слишком мала ростом для незапланированных поцелуев на кухне. И она хотела что-то сказать. Она прошептала:
- Малдер...
И он поцеловал ее. Забрав свое имя с ее губ, заменил его ее собственным именем - "Скалли", как он всегда ее называл; заменил его своим языком, и легким выдохом, и шепотом - что-то вроде "Да".
- Малдер, - сказала она, просто для того, чтобы произнести его имя, чтобы поставить себя в положение только-что-поцелованной женщины, которая хочет быть еще-раз-поцелованной. Они обычно говорили так много обо всем - о делах, о теориях, о токсичных экранах, о самолетах, о завтраке. Но сейчас - никаких разговоров, никаких планов... только его белая рубашка под ее руками, шерстяная ткань его брюк, теплота его подмышек. И снова ей захотелось, чтобы он пообещал ей кое-что - то, от чего она могла бы зависеть, что бы ни случилось.
Она хотела сказать: "Обещай мне". Она сказала:
- Малдер...
И он улыбнулся, и поцеловал ее, и шепнул ей на ухо:
- Да, я сказал. Да.
КОНЕЦ.
Примечания переводчика:
1) Персефона - в греческой мифологии жена бога подземного царства Аида. По легенде, Персефона была похищена Аидом. Ее мать, богиня плодородия Деметра, была в таком горе, что перестала заботиться об урожае, и на земле наступил голод. Тогда верховный бог Зевс велел Аиду вернуть дочь матери. Но прежде чем исполнить приказ, Аид дал Персефоне проглотить несколько зерен граната (гранат считался символом брака). Она стала властительницей царства теней и не могла навсегда покинуть Аида, проводя две трети года наверху, на земле, а одну треть - под землей. С этим древние греки связывали смену времен года.
2) Фермата - в нотном письме - знак, увеличивающий длительность ноты или паузы, над которой он поставлен.
3) "Таппервэр" (Tupperware) - торговая марка специальных пластиковых контейнеров для хранения продуктов.